Встреча Путина с Трампом вызвала множество откликов. От оптимистических, преимущественно исходящих из Москвы, до скептических, а то и алармистских, в жанре «все пропало», исходящих от западных стран, в особенности США.
Каждый, несомненно, вправе судить и рядить по-своему, находя в свидании двух императоров (подобном тильзитскому, имевшему место в 1807 году) то, что нравится или не нравится. Но дело в том, что «позитивной химией», как выразился госсекретарь Тиллерсон, а равно и негативной алхимией, как сказали бы многие его соотечественники и даже коллеги, гамбургский сюжет не исчерпывается.
Химия там или алхимия, но вопрос еще и, как модно сейчас говорить, в имплементации этой химии в практические меры по улучшению российско-американских отношений. Химия без дел мертва есть.
Но именно с практической реализацией возникли — причем сразу — немалые сложности.
То, что деятели американской культуры, по большей части совмещающие служение музам с ЛГБТ-активизмом, заклеймили свидание в самых сильных выражениях, это, положим, не из тучи гром. Хоть отношения Трампа с мастерами культуры таковы, что там ловить совершенно нечего, но да и Бог бы ними, перетопчутся.
Точно так же можно отмахнуться от выступления отставной Псаки по CNN, в котором та разоблачила предательскую слабость Трампа, явленную им при свидании с Путиным. Отставники, как мы знаем из российского опыта, подобны брошенным любовницам. Они страшно мстят, но месть их скорее комична.
Однако Псаки, деятелями Голливуда и отдельными выдающимися сенаторами, у которых от неприязни к России совсем ум за разум зашел, дело вовсе не ограничивается.
Руководитель аппарата Белого дома Райнс Прибус заявил: «Президент абсолютно не поверил опровержению президента Путина «о невмешательстве Москвы в президентские выборы в США. Если такое высказывание, прямо и публично обвиняющее партнера в говорении неправды, есть химия, то уж никак не позитивная.
Постпред США при ООН Никки Хейли сообщила в связи с вопросом о кибербезопасности: «Мы не можем доверять России и мы никогда не будем доверять России». Бесспорно, в ключевых вопросах безопасности полностью верить никому нельзя, не только России, но даже и покорнейшему сателлиту, однако надобность в произнесении этого именно сейчас, в контексте гамбургской встречи, вызывает вопросы.
В довершение всего сам Трамп объявил себя хозяином своего слова, захотел — дал, захотел — взял обратно: «Тот факт, что мы с президентом Путиным обсуждали создание рабочей группы по кибербезопасности, не означает, что я уверен в этом. Этого может и не случиться». Согласие — в том числе на учреждение рабочей группы — есть продукт при непротивлении сторон: Трамп вправе и не учреждать рабочую группу, но вообще-то она является своего рода аналогом «красного телефона». Структура, позволяющая срочно решать острые вопросы, не доводя дело до греха. В чем вроде бы большого вреда нет, а одна польза. Предположим от противного, что «красного телефона», созданного после Карибского кризиса, сейчас нет, а вопрос о том, не готовятся ли русские ракеты сию минуту стартовать, решают CNN с сенатором Маккейном. Уж они-то нарешают.
Что-то здесь может быть объяснено экстравагантностью самого президента США, у которого оказывается семь пятниц на неделе. Хотя в некоторых международных вопросах экстравагантность может сильно повредить, и лучше, хотя бы временно, прибрать ее подальше.
Но одной эксцентричностью все не объяснишь.
Здесь более серьезная проблема: какими паспортами были снабжены участники встречи? Иначе говоря, какие вопросы они были уполномочены решать. Вопрос о паспортах, они же полномочия, вообще ключевой для всякой дипломатии, ибо переговоры неотделимы от взаимного согласования позиций, компромиссов — Do ut des, «ты мне, я тебе». Естественно, каждый из участников должен быть уверен, что его контрагент действует в рамках инструкций, то есть: идя на уступки и принимая их, он завтра не скажет, что передумал или что ему конгресс (Заратустра, мировой дух, etc.) не велит. Когда такой уверенности нет, переговоры превращаются в сказку про белого бычка — каковой сказкой были, например, все попытки договориться с Украиной задолго до Крыма и Донбасса. Еще с 1991 года было то же самое.
Как ни странно, более или менее обеспечивают такую уверенность два противоположных способа государственного устройства — самодержавие и парламентское правление.
Самодержец соблюдает договоренности, потому что этого требует честь нации и короны — понятия в монархической картине мира немаловажные.
Премьер-министр придерживается договоренностей, так как вотум доверия, выданный его правительству парламентским большинством, подразумевает (по крайней мере, раньше подразумевал) и полномочия на проведение внешней политики.
Американское же политическое устройство предполагает, что президент (или уполномоченные им лица) могут договариваться о чем угодно, но эти договоренности обретают обязывающую силу лишь после утверждения в конгрессе.
Который утверждает или не утверждает, исходя из своих соображений, порой совершенно частных и вообще не имеющих отношения к внешней политике. Еще в 1807 году согласованный договор с Англией не был ратифицирован конгрессом, что вызвало крайнее недоумение у главы британской дипломатии Каннинга. Версальское соглашение об учреждении Лиги Наций, главным инициатором которого был президент США Вильсон, также было отвергнуто конгрессом, и США, вопреки замыслу президента-вдохновителя, остались вне Лиги — этой нулевой версии ООН.
К подобной особенности американской дипломатии, заключающейся в том, что согласование позиций на переговорах еще ничего не значит, добавляется специфическое отношение американских нотаблей к Трампу: «Если Трамп против колхозов, то мы — за». Что делает достижение действующего соглашения примерно столь же легким и приятным делом, как с Украиной.
Поэтому наблюдения над жестами и мизансценами свидания — как сели, как встали, как рукопожимались — весьма интересны, но решению вопроса о том, какой паспорт у Трампа в кармане, не очень помогают.
Свежие комментарии