Скоро в Германии состоятся парламентские выборы и определится новый канцлер. За все годы новейшей послевоенной истории страны у руля находились разные политические фигуры — незаурядные и рядовые, убежденные и адаптирующиеся под конъюнктуру. Кто-то, принимая важнейшие государственные решения, был способен учитывать национальные интересы, порой идущие вразрез с интересами США, которые с 1945 года системно закрепляли в ФРГ свое долгосрочное присутствие и влияние.
А кто-то, напротив, всё же предпочитал не проверять на прочность «трансатлантический мост». Однако до сих пор степень свободы внешнеполитического маневра страны очень во многом зависит от личной харизмы, персонального авторитета и влияния главы германского правительства.
Вместе с тем, если бросить ретроспективный взгляд на германскую историю, учитывая и более ранние периоды, станет очевидно, что взаимоотношения с Россией всегда занимали в ней отдельное место.
В двусторонних связях в XVIII–XIX веках особую роль играли династические браки — многие престолонаследники и другие члены семьи Романовых брали в жены немецких принцесс. Это фактически стало своеобразной формой дипломатии. И, конечно, нельзя не вспомнить, что сама императрица Екатерина Великая была урожденной Софией Фредерикой Ангальт-Цербстской.
После превращения в 1871 году разрозненных княжеств в Германскую империю, что, к слову, произошло при весомой поддержке России, немецкое влияние в политическом и гуманитарном измерениях международных отношений стало особенно заметным. А российская общественная и культурная жизнь и ранее нередко вдохновлялась германским опытом. Достаточно хотя бы вспомнить, что, например, Михаил Ломоносов учился в Геттингене. Или привести отрывок из «энциклопедии русской жизни» — романа «Евгений Онегин»: «…Владимир Ленский / С душою прямо геттингенской, / Красавец в полном цвете лет, / Поклонник Канта и поэт. / Он из Германии туманной / Привез учености плоды…» И это только самые очевидные и известные примеры.
И все пережитые периоды совместной истории, включая трагические и темные страницы, подтверждают: от конструктивного диалога всегда выигрывали обе стороны.
Это хорошо понимал первый канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк. Именно поэтому он использовал весь свой дипломатический талант для поддержания баланса сил в Старом Свете и искал дружественных отношений с Петербургом.
Как известно, прежде чем стать «железным канцлером», он несколько лет был прусским послом в России, изучил русский язык, был близко знаком с министром иностранных дел Горчаковым и даже считал его своим наставником. Всё это весьма помогло ему впоследствии проводить успешный курс на российском направлении. При этом он отнюдь не был русофилом, как нередко о нем говорят. Он был прагматиком и реалистом и осознавал, что мир и дружба с восточным соседом — залог стабильной и мирной Европы.
Однако к началу ХХ века искусно поддерживаемый канцлером Бисмарком баланс сил в Европе разрушился. А интересы двух стран разошлись, что привело их по разные стороны баррикад на фронтах Первой мировой…
После Второй мировой войны ФРГ совершила колоссальный экономический рывок, реанимировала промышленность и провела успешную интеграцию в новые международные структуры. Произошло это главным образом за счет американской поддержки. Правда, ценой тому стала де-факто частичная потеря суверенитета: в западных землях до сих пор находятся десятки американских военных объектов, где дислоцируется один из крупнейших зарубежных контингентов США.
ФРГ плотно завязана на Вашингтон с точки зрения промышленного экспорта, финансовой системы и национальной безопасности. И эта привязка за многие десятилетия сформировала своеобразную ментальность германского истеблишмента — на деле эта зависимость позиционируется как «неизменная приверженность союзническим обязательствам» в рамках НАТО. Что, увы, и раньше, и сегодня приводит к ненужному напряжению в Европе.
Одной из успешных попыток сгладить эти противоречия можно считать «восточную политику» первого социал-демократа на канцлерском посту с 1945 года — Вилли Брандта. Он в противовес своим предшественникам взял курс на нормализацию отношений с СССР, что вызывало немалые споры внутри западногерманских правящих элит. Надо сказать, что Ostpolitik Брандта действительно привела к разрядке в Европе и улучшению международного климата, а сам термин вошел в историю.
Еще один социал-демократ во главе немецкого правительства на рубеже XX и XXI веков, Герхард Шредер, всегда последовательно выступал за расширение стратегического партнерства с Россией. Он считал, что это соответствует национальным интересам ФРГ. А в 2002 году, несмотря на давление США, он не поддержал американскую операцию в Ираке, отметив, что партнерство с Вашингтоном важно, однако страна намерена придерживаться в отношении Багдада политики разоружения под международным контролем. Эту позицию вполне разделяли Россия и Франция, и в мире даже заговорили о формировании новой коалиции — оси Берлин–Париж–Москва. Кстати, Шредер и после завершения политической карьеры продолжал убеждать европейские элиты в том, что Евросоюзу нужна сильная Россия — она не конкурент для Старого Света, а естественный партнер.
Думается, что для Берлина пришло время наметить иной контур «восточной политики». Тем более что страна входит в новый электоральный цикл, что, очевидно, требует и новых стратегических ориентиров. Ибо то, что происходит сейчас, — это движение в ложном направлении. Жесткая антироссийския риторика, санкции, от которых устал национальный бизнес, стремление из «трансатлантической солидарности» жертвовать стабильностью на собственном континенте точно не приведут Европу к прочному миру и устойчивому развитию. История тому пример.
Евгения Пименова, газета «Известия»
Свежие комментарии